Биография: Дж. Пенн-Льюис

Биография: Дж. Пенн-Льюис

ссылка: Все работы  Дж. Пенн-Льюис

Я родилась 28 февраля 1861 года в городе Нит, Южный Уэльс. Мой отец был инженером-строителем и горным инженером, моя мать – дочь коммерсанта, который женился на девушке из знатного рода, удочеренной состоятельным дядюшкой. Я была второй дочерью; первая умерла до моего рождения. Отца моего звали преп. Самуил Джонс из Нита, он был видным пастором кальвинистской методистской церкви, служение которого распространялось на весь Уэльс, север и юг; вместе с ведущими духовными лицами своего времени он как сослуживец ездил с проповедями в поездки. Его основное служение заключалось в формировании верующих, его любимой темой было Оправдание. 

Говорили, что он был самым метафизическим проповедником своего времени в кальвинистской методистской церкви. Он был связан с группой духовных лиц, которые были лидерами в Уэльсе в то время: Чарльз Бальский, Генри Риз из Ливерпуля, Мэтьюс и другие.

Дом моего отца был местом встреч ведущих священных лиц Объединения церквей, когда они разъезжали туда и сюда по делу их Учителя, и все мои детские воспоминания связаны с большими собраниями учителей воскресных школ, проходивших в первое воскресенье мая, как в наш дом приходили и уходили священники. Поэтому я воспитывалась в религиозной среде и в лоне кальвинистского методизма.

Позднее моя мать часто говорила мне, что отдала меня Богу до моего рождения. У нее были представления, что детей можно воспитывать без сознания греховности, и когда она узнала, что каждая душа, которая рождается в мир имеет “падшего Адама”, ее это сильно потрясло. Пробуждение пришло, когда мне было два года от роду. Моей няне велели не приводить ни в какой дом детей, но она именно так и сделала и сказала “не рассказывать”. Когда меня спросили об этом, я защищала няню и солгала, что нас там не было. Каким-то образом узнали правду, и с горькими слезами моя мать побежала к деду, чтобы сообщить ему, что ее ангелочек сказал неправду.

Я начала ходить в возрасте девяти месяцев, и меня этому никто не учил – просто встала и зашагала по комнате, и так с тех пор. Доктор приказал моей матери ничему меня не учить; как сказал он, мой враг – мой активный мозг, который нельзя возбуждать. Но несмотря на это, я сама выучила алфавит – из бумаг – и побудила моего отца и других говорить мне слова, буквы которых я произносила, так что в четыре года я свободно читала свою Библию – меня никогда не учили читать. Также в четыре года я могла после прочтения рассказа из книги описать каждого героя. Из всего этого очевидно, что мое образование нужно было держать под контролем до восьми лет, после чего меня сразу на примерно три месяца послали в пансион. Остальное время я проводила на ферме в горах, где я могла расти без образования и жить деревенской жизнью и где не было искушения читать. Мой дом был целой библиотекой, отец очень любил читать и скупал все издания классических и образцовых произведений.

Когда мне было около девяти лет, мой отец взял в аренду старый музей в Ните, где уже несколько лет размещались его конторы. Тогда он превратил его в жилой дом для своей увеличивающейся семьи. Фасадное здание состояло из трех огромных комнат. Первый этаж оставили как есть для общественных и частных контор, другие этажи разделили на комнаты. К переднему зданию примыкала башня высотой в пять этажей, стены которой у подножия были три фута толщиной; верх ее представлял собою комнату без крыши – это старая обсерватория, с которой обозревалась на многие мили округа. Сама башня была покрыта плющом, в ней находили жилье тысячи птиц. Здесь, в этом старом доме прошло много счастливых лет; мансарда со слуховыми окнами – тут мы играли, и нашей великой усладой были книги. Детьми мы садились на пол посреди всевозможных книг и журналов и читали, читали, читали.

До моего десятилетия один за другим родились через почти равные промежутки четыре моих брата, так что я играла с мальчиками. В саду мы играли в крикет и влезали на деревья. У нас были свои маленькие “читальные уголки” в разных местах, иногда за трубой флигеля, где можно было найти укромные места, и мы даже читали на ветвях деревьев.

Мой отец был предан своим детям, и я хорошо помню время, когда он мог идти с шестью, по двое, в часовню и с большой гордостью и радостью отвечать на замечания относительно его “большой семьи”. Он был нашим замечательным спутником и товарищем. Я так помню, как я маленьким ребенком гуляла с ним и он описывал мне геологические слои гор, и как мы вместе ходили на морской берег искать ископаемые и диковинные камни. Мой отец имел также высокие идеалы чести, которые оставили отпечаток на всю нашу жизнь. Он очень старательно учил своих детей ценности истины, не позволяя слугам и другим людям давать им легкомысленные обещания, но требуя правдивости в каждом слове и тоне.

В десятилетнем возрасте меня стали посылать на более длинные промежутки в пансион в Суонси у моря более ради моего здоровья, нежели для учебы. Но шесть месяцев было самым большим из того, что я могла выдержать, даже при таком мягком режиме школьной жизни, хотя я хорошо помню, что меня всегда возили в церковь в экипаже и что я спала в спальне владелицы школы, где я могла быть под присмотром. Здесь я начала немного ограничения, которые налагались на меня, ибо я определенно помню, как я плакала в чулане, после того как увидела, что других детей отправляют играть, в то время как я вынуждена была оставаться дома, потому что дул “восточный ветер”.

Даже такой уход и менее строгая дисциплина не устраивали меня, и мне пришлось опять быть дома под присмотром матери. И именно там, когда мне было около двенадцати, началось мое первое служение.

Моя мать была ревностной трезвенницей, и в то время в Ните развернулась деятельность общества трезвенников. Мать вступила в него одной из первых, и я всеми силами стремилась тоже стать одной из них, но увы! Во взрослое отделение принимались лица не младше двенадцати лет! Но в самую первую ночь после моего двенадцатого дня рождения меня приняли в члены желанного мною круга, и я начала свою первую компанию в качестве сотрудницы матери. Великим было мое восхищение и горячим желанием проявить себя отличным борцом за трезвость. Открыли младшее отделение, и вскоре я оказалась главным председателем молодежи – в это отделение входило около сорока-пятидесяти детей.*

Тем временем одна женщина квакер открыла школу, в которую послали моих двух братьев и меня днем там учиться. Хотя непрерывность моей школьной жизни была нарушена, мне необходимо было сменить обстановку. Занятия французским и немецким с немецким репетитором приносили мне мало пользы. Когда мне было около тринадцати лет, я начала посещать воскресную школу церкви Св. Давида. Пастором нитским был преп. Архидиакон Гриффитс. Мои родители все еще являлись членами кальвинистской методистской церкви, но службы проводились на валлийском, а молодое поколение все более и более делало английским своим языком. Мои родители были великодушными и истинными христианами и находились в очень сердечных отношениях с пастором, так что они решили позволить мне посещать церковную воскресную школу, и я впоследствии стала петь в церковном хоре.

Несмотря на прерывистую школьную жизнь и слабое здоровье, я продолжала проявлять такой живой интерес к делу борьбы с пьянством, что в четырнадцатилетнем возрасте меня представили как кандидата на должность почетного секретаря взрослого отделения. Один господин, квакер, взявшийся быть репетитором двенадцати мальчикам, трое из которых были мои братья, начал обучать меня секретарской работе, да с таким успехом, что меня квартал за кварталом переизбирали на мою любимую должность до тех пор, пока мне не пришлось уйти, когда мне было шестнадцать лет, ввиду великого горя, постигшего наш счастливый дом. Мой отец два года до этого болел заражением крови из-за канализационного газа, с которым ему приходилось сталкиваться на работе. Он умер 24 апреля 1877г. Как хорошо я помню этот ужасный день и похороны три дня спустя, когда я из окна наблюдала за траурной процессией; два дяди позади гроба и по обе стороны два не имеющих отца парня.

Моя мать осталась с восемью детьми – после рождения мальчиков появились на свет две сестры, а затем опять мальчик, которому в это тяжелое время было три месяца. Я была самой старшей. Тогда мне было шестнадцать. Мой отец был профессионалом в своем деле, но хорошим бизнесменом он не был. Ему не нравилось иметь дело с деньгами, он страшился отдавать распоряжения и рассылать счета. В то время, непосредственно до своей смерти, он был инженером-консультантом в крупнейшей угольной компании Южного Уэльса и был со всех точек зрения в расцвете лет и в апогее своей профессии. Но большие невыплаченные счета, издержки на адвоката и прочие вскоре истощили все наши финансы, и моя мать оказалась вынужденной начать заниматься бизнесом, чтобы содержать своих детей и дать им образование.

Старый музей быстро превратился в деловые помещения, и здесь она мастерски зарабатывала достаточно, чтобы отправить одного из своих мальчиков в Оксфорд, чтобы ее старший выучился на инженера-строи-теля, а третий – на землемера. И таким образом она продолжала, пока мы не стали на ноги.

В возрасте девятнадцати лет я вышла замуж – истинный брак по любви. Но я полюбила своего мужа за его характер. Хотя я была девушкой, я рассудила, что мужчина, который всегда держит свое слово и вовремя приходит на свидания, является достаточно надежным, чтобы доверить ему свою жизнь. Все же мое здоровье было очень слабым, таким, что брат моего отца посчитал своим долгом пойти к моему жениху и сказать ему, что он практически берет себе в жены пожизненного инвалида! Он выдержал испытание. Мы поженились и переехали в Брайтон, где он работал письмоводителем ревизора в графстве Сассекс.

Как часто бывает с детьми, воспитанными в религиозной среде, подлинного внутреннего изменения сердца не произошло до тех пор, пока я не вышла замуж и не покинула старый дом. Когда мы поженились мой муж посещал церковь Благовещение в Брайтоне. Викарий был очень крайним церковником, но ему так и не удалось убедить нас пойти на исповедь и принять его англикано-католические взгляды.

После нашей свадьбы прошло около 18-ти месяцев, и я начала беспокоиться относительно Возвращения Господня. Я знала, что была не готова ко встречи с Ним, и я начала действительно искать Господа. Мое обращение произошло без какой-либо человеческой помощи, но день – день Нового 1882 года и час запечатлены в разуме моем.

Лишь глубокое внутреннее желание знать, что я дитя Божие: беру с полки Библию, которую читала слишком мало, перелистываю страницы, и глаза падают на слова: “Господь возложил на Него грех всех нас”. Снова непроизвольно перелистываю священные страницы. Передо мной слова: “Верующий имеет жизнь вечную”. Сразу без испуга вопрос: верю ли я тому, что Бог возложил мои грехи на Агнца Божиего на кресте? Пауза изумления от того, что действительно сказано, что я имею жизнь вечную при условии простого доверия Слову Божию. Сразу же возглас: “Гос-подь, я верю”, – и еще одна душа перешла от смерти в жизнь, трофей благодати Божией и любовь Того, Кто умер. Дух Божий тотчас свидетельствовал с духом моим, что я дитя Божие, и глубокий мир наполнил мою душу.

Новая жизнь принесла плод в том, что я стремилась преодолеть постоянно преследующие грехи, поскольку я получила их прощение, когда я в немощи своей пыталась обуздать их. Мои попытки кончились жалким поражением, и следующие несколько месяцев ознаменовались мучительным покаянием и многими слезами над грехами, которые я не могла преодолеть.